Начиная с главы 11 Второй книги Шемуэля, в образе Давида происходит значительная метаморфоза: из идеального вождя без единого порока он превращается в «земного» человека с присущими ему слабостями и недостатками. Более того: автор показывает нам, как абсолютная власть развращает даже самого лучшего царя, и в этом отношении оправдываются худшие опасения пророка Шемуэля касательно монархического правления.
История Давида с Бат-Шевой построена на контрастах. Войско Израиля осаждает столицу аммонитян, а Давид в это время находится в Иерусалиме и вполне наслаждается жизнью. Увидев купающуюся красивую женщину (Бат-Шеву), он требует ее к себе, несмотря на то, что ему становится известно, что женщина замужем. Его поведение выглядит значительно хуже, чем поведение египетского фараона или царя филистимлян Авимелеха в книге Бытия, которые тоже забирали себе чужих жен (Сару и Ривку), но делали это по незнанию, ибо эти женщины выдавали себя за сестер своих мужей. Удовлетворив свою похоть, Давид отсылает Бат-Шеву домой, а затем, узнав, что она беременна, пытается скрыть свой грех, вызвав мужа Бат-Шевы – Урию Хитийца – с поля боя, дав ему по «щедрости» своей внеочередной отпуск и богато наградив. Но Урия не оправдывает надежд царя и отказывается пойти к себе домой и встретиться с женой (если бы это случилось, то Давида, понятное дело, никто не смог бы обвинить в прелюбодеянии), мотивируя это тем, что он не может себе позволить наслаждаться жизнью, когда его товарищи по оружию воюют с врагами. Если допустить, что Урия по происхождению – инородец (хитиец), контраст между ним и царем становится еще резче: царь Иудеи «прожигает» жизнь в столице во время войны, а его подданный – к тому же не иудей – проявляет безграничную солидарность по отношению к воинам Израиля, сражающимся под стенами чужого города. После того как Урия дважды отказывается встретиться с женой, несмотря на попытку Давида опоить его, Давид решается на еще более страшное преступление, послав вместе с Урией письмо своему полководцу Йоаву, в котором отдает приказание поставить Урию в самом опасном месте боя, чтобы он наверняка погиб. Избавившись таким образом от соперника, ослушника и потенциального обвинителя в одном лице, Давид успокаивается, и после того, как прошли положенные дни траура по погибшему Урии, берет Бат-Шеву себе в жены. У них рождается ребенок…
Бросается в глаза, что на протяжении всего рассказа ни разу не упоминается Бог. Такое молчание не может быть случайным. Оно свидетельствует, по всей видимости, не только о «нежелании» Бога принимать участие в столь позорных событиях, но и о психологической характеристике Давида: «отравившись» безграничной властью и уверившись в своей безнаказанности и вседозволенности, Давид совершенно забыл о Боге и о Его суде. Рождение сына – всегда благой знак в ТаНаХе, свидетельствующий о милости Бога. Давид мог воспринять это рождение как готовность Бога простить своему любимцу «мелкий» грешок. Но именно в этот момент среди ясного неба раздается гром, и автор завершает первую часть рассказа многозначительными словами: «И дурным было то, что сделал Давид, в глазах Господа» (2 Шемуэль 11:26).
Бог посылает к Давиду пророка Натана – того самого, который возвестил царю о том, что Бог заключает с ним и его потомками вечный союз. Натан рассказывает Давиду притчу об овечке бедняка (там же, 12:1-4). Давид полагает, что речь идет о реальном случае, и приговаривает мнимого богача, забравшего у бедняка единственную овечку, к смертной казни. И тогда наступает кульминация: «Ты этот человек!» — объявляет Натан потрясенному царю (там же, 7). Все надежды Давиды рассыпаются в прах. Натан обвиняет Давида в двойном преступлении и сообщает об ожидающем его наказании, соразмерном совершенному греху: «Отчего же пренебрег ты словом Господа, сделав то, что есть зло в глазах Моих: Урию Хитийца убил ты мечом и жену его взял ты себе в жены; а его убил ты мечом аммонитян. А теперь не отступит меч от дома твоего вовеки, за то, что ты пренебрег Мною и взял жену Урии Хитийца, чтобы была она тебе женою. Так сказал Господь: вот, Я наведу на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих на глазах у тебя, и отдам ближнему твоему; и будет он спать с женами твоими пред этим солнцем (открыто). Ибо ты сделал это тайно, а Я сделаю это перед всем Израилем и при солнце» (там же, 9-12). Вся дальнейшая история Давидова царствования, как она изложена в книге Шемуэля, есть исполнение этого мрачного, «шекспировского» пророчества. Сам Давид, услышав его, раскаивается в содеянном и тем спасается от неминуемой гибели.
В связи с этим рассказом, знаменующим резкий поворот в истории Давида, возникают два вопроса. Во-первых, как автор, столь любящий своего героя, отважился представить его в таком негативном свете? Во-вторых, почему Давид – в отличие от Шауля – не был лишен царства за свое преступление? Что касается первого вопроса, то, по-видимому, следует признать объективность автора и его неготовность замалчивать позорные страницы в биографии героя. Резкая смена тона и антуража (переход от общих, идеализирующих Давида описаний к личной трагической истории) свидетельствует, скорее всего, о том, что в распоряжении автора находились различные традиции, или источники, посвященные царствованию Давида: как апологетические, так и в значительной мере обвинительные. Автор соединил их между собой, создав единое повествование и не считая возможным пренебречь теми из них, которые не соответствовали его изначальным представлениям о Давиде. В результате он создал сложный, многоплановый и живой (не кукольный) образ. Но что со второй дилеммой? Казалось бы, после описания греха Давида перед автором открывалась возможность произнести окончательный приговор институту царства и объявить просьбу народа о царе несостоятельной. Однако он этого не делает. В ТаНаХе нет рассказа об «отставке» Давида и об отмене в Израиле монархии. Почему? С одной стороны, потому что факты – вещь упрямая, и их не переспоришь. Автору было известно, что династия Давида не прекратила своего существования после истории с Бат-Шевой и Урией. Стало быть, ни о какой отмене царства речи быть не могло. С другой стороны, несмотря ни на что, Давид был его любимым героем, и он не считал возможным, что из-за одного проступка, сколь тяжким он бы ни был, Бог аннулирует свой завет с домом Давида. Шауль – дело другое. Он с самого начала проявлял непослушание, не исполняя волю Бога и пророка Шемуэля, а пощадив царя амалекитян и взяв запрещенный трофей, и вовсе потерял в глазах Бога всякое доверие. С точки зрения автора, плох не царь как таковой – плох царь из колена Биньямина, не достойного выставлять из своей среды вождей после истории с наложницей из Гивы. Совсем иначе он относится к колену Йеуды, выходцем из которого сам, по-видимому, является: ему предназначено царствовать (ср. Бытие 49:10), и царство это не может быть поколеблено человеческими грехами. То, что даже лучший представитель этого царства, не может удержаться от совершения греха, лишний раз доказывает, что он всего лишь человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Таким образом, теряет под собой всякие основания любая попытка обожествить земного царя, и в этом смысле история с грехом Давида, как это ни парадоксально, лишь подтверждает концепцию о невозможности заменить Небесного Царя земным.
В более поздние времена, однако, уже трудно было принять без оговорок историю с грехом Давида. Автор Хроник, писавший свой труд в персидскую эпоху, когда Давид представлялся абсолютным идеалом и иудейское царство вызывало ностальгические воспоминания, не решился бросить какую-либо тень на образ основателя династии, видевшегося ему вторым Моше. Он изъял без всякого следа из своей истории рассказ о преступлении Давида. В еще более позднюю эпоху Талмуд, имеющий дело с каноническим текстом ТаНаХа, в который входит как книга Шемуэля, так и книга Хроник, уже не может оставить без внимания этот рассказ и вынужден искать иные способы избавиться от столь нежелательного «балласта». Что можно сделать в такой ситуации? Истолковать. И вот Талмуд заявляет: «Всякий, кто говорит, что Давид согрешил, — ошибается» (Вавилонский Талмуд, трактат Шаббат, л. 56). Как так? Оказывается, Урия, уходя на войну, написал Бат-Шеве разводное письмо на случай своей гибели, да и Давид не столько согрешил с Бат-Шевой, сколько лишь намеревался согрешить, а что касается гибели Урии… В конце концов, не сам же Давид его убил, а аммонитяне. Это заявление вступает, кстати, в абсолютное противоречие со словами пророка Натана, подчеркивающего, что Урию убил именно Давид мечом аммонитян, лишая Давида какой-либо возможности оправдаться. Впрочем, в Талмуде есть определенный self-control, и один из мудрецов говорит, что такую «легенду» Давиду сочинил рабби Йеуда ха-Наси, относивший себя к дому Давида.