Шауль был окончательно отвергнут Богом после того, как не исполнил Божественный приказ и не уничтожил Амалека. Пророк Шемуэль передает Шаулю слова Бога: «Так говорит Господь Воинств: вспомнил Я о том, что сделал Амалек Израилю, как противостал ему на пути, когда он шел из Египта. Теперь иди и порази Амалека и уничтожь все, что есть у него, и не жалей его, и умертви мужчин и женщин, детей и младенцев, быков и ягнят, верблюдов и ослов» (1 Шемуэль 15:2-3). Шауль выполнил задание лишь частично, пощадив царя амалекитян Агага и взяв в качестве трофея лучшее из скота. За это Бог лишил его царства. Но почему Бог проявляет по отношению к Амалеку такую непримиримость и требует его тотального уничтожения, что, разумеется, вступает в резкое противоречие с нормами гуманистической морали?
В качестве ответа на этот вопрос ниже приводится текст статьи Д. Копелиовича «Помни, что сделал тебе Амалек… (литературный генезис Амалека как главного врага Израиля)», напечатанной в журнале «Лехаим» (№ 3, март 2008).
В Торе рассказывается, что Израиль на пути в Землю Обетованную был атакован народом, именуемым Амалек (Шемот 17:8-16). Амалекитяне были разгромлены израильским войском, возглавляемым Йеошуа Бен Нуном, благодаря некоему магическому действию, произведенному Моше, вождем Израиля: «И когда Моше поднимал руки свои, одолевал Израиль… И низложил Йеошуа (Бен Нун) Амалека и народ его острием меча» (там же, ст. 11, 13) . Рассказ заканчивается клятвой Бога воевать с Амалеком вплоть до его окончательного истребления (там же, ст. 14-16). Очевидно, что война Израиля с Амалеком – необычная война и что Амалек – враг особый, если уж сам Бог обещает сражаться с ним. В то же время не совсем ясно, чем вызвано такое отношение к Амалеку. В конце концов, он не единственный, кто воевал с Израилем после исхода из Египта (см., например, Бемидбар 21:1-3, 21-35), тем не менее агрессия других народов не повлекла за собой столь беспощадный вердикт со стороны Бога. В книге Деварим нам сообщаются дополнительные подробности о войне с Амалеком: «Помни, как поступил с тобою Амалек на пути, когда вы шли из Египта; как он встретил тебя на пути, и побил сзади тебя всех ослабевших, когда ты устал и утомился…» (Деварим 25:17-18). Иными словами, Амалек вел себя во время войны преступным образом, чем и вызвано требование Бога, обращенное к Израилю, стереть память об Амалеке из поднебесной (там же, ст. 19). Исполнение этой заповеди было возложено на первого израильского царя Шауля: «Так говорит Господь Воинств: вспомнил Я о том, что сделал Амалек Израилю, как он противостал ему на пути, когда он шел из Египта. Теперь иди и порази Амалека…» (1 Шемуэль 15:2-3). Шауль победил Амалека, однако нарушил волю Бога, пощадив царя амалекитян Агага и взяв трофеи, чего делать было ни в коем случае нельзя (см. там же, ст. 3, 9-11). За свое непослушание Шауль был лишен царства (там же, ст. 17-23). С амалекитянами воевал и преемник Шауля на престоле – Давид (1 Шемуэль 27:8-9; 30; ср. 2 Шемуэль 1:1-16). Согласно книге Диврей а-йамим последние амалекитяне были перебиты спустя несколько столетий в дни правления иудейского царя Хизкии (1 Диврей а-йамим 4:41-43).

Таким образом, война с Амалеком не является отдельным, пусть даже весьма весомым, эпизодом в истории древнего Израиля. Речь, скорее, идет о смертной вражде, передающейся из поколения в поколение, вплоть до полного исчезновения Амалека с исторической сцены во исполнение клятвы Бога. Однако действительно ли коварство Амалека, проявленное им один раз во время войны с Израилем в пустыне, можно считать единственной причиной Божьей клятвы изгладить память об Амалеке из поднебесной? Конечно, Амалек – враг нечестивый и безжалостный, но достаточно ли это для того, чтобы пробудить вечную, неугасимую ярость Бога? Не кроется ли здесь что-то еще, прямо в Торе не высказанное, но подразумеваемое?..

Ответы на эти вопросы мы можем получить, обратившись к раввинистической литературе. Война Израиля с Амалеком приобретает в раввинистических мидрашах новые, гораздо более зловещие очертания. Амалек изображается там как самый страшный враг Израиля, мечтающий об уничтожении Божьего народа. Он назван «ненавистником», «злодеем»; он появляется тогда, когда Израиль грешит и сомневается в Боге (см. Шемот 17:7-8) и «выкрадывает души израильтян у их Небесного Отца», а затем убивает своих пленников . Мало того: амалекитяне не просто убивали израильтян, но еще и занимались надругательством над ними, одновременно смеясь над Богом: «Что делали амалекитяне? Отрезали у израильтян обрезанную плоть (милотехем шель Йисраэль) и бросали вверх, говоря при этом (обращаясь к Богу): Ты это избрал? Возьми себе избранное Тобой» . Само имя «Амалек» толкуется как аббревиатура, указывающая на его враждебность по отношению к Израилю: «народ, который пришел лакать (амалек = ам ше-ба лалок) кровь Израиля, как пес» . По поводу внезапного нападения амалекитян на Израиль рассказывается следующая притча: «На что это похоже? На ванну, наполненную кипятком, в которую не решалось залезть ни одно живое существо. Пришел один негодяй и прыгнул в нее; хотя и обжегся, но проложил дорогу другим. Так и здесь: когда Израиль вышел из Египта, и Святой, благословен Он, рассек перед ними море и утопил там египтян, страх напал на все народы, как сказано: «Тогда устрашились князья Эдома» (Шемот 15:15) и далее. Но вот пришел Амалек и напал на Израиль; хотя он и был наказан за это сполна, все-таки показал народам мира, что с Израилем можно воевать» . Иными словами, вина Амалека, согласно мидрашу, состоит прежде всего в том, что он первым напал на Израиль после исхода из Египта, желая выявить слабину избранного Богом народа и призвать народы мира на войну с ним (см. об этом также ниже). Неудивительно после всего этого, что Бог Сам встает на войну с Амалеком и видит в нем Своего личного врага. Как сказано в мидраше: «Все то время, что семя Амалека существует в мире, ни имя Божье, ни престол Божий не могут обрести полноту. Когда же семя Амалека будет уничтожено, имя Божье и престол Божий обретут полноту» . Но чем вызвана столь лютая ненависть Амалека к Израилю, толкающая его даже на своего рода «самопожертвование» ради осуществления заветной цели – уничтожения избранного народа? Согласно Берешит 36:12 родоначальник амалекитян был внуком Эсава, брата-близнеца Яакова. Раввинистический мидраш кладет эту малозаметную генеалогическую деталь в основание яркого рассказа о ненависти, передаваемой от отца к сыну и далее к внуку. Эсав продолжает ненавидеть Яакова за добытое обманом благословение отца (см. Берешит 27 и особенно ст. 41) и завещает своим потомкам отомстить Яакову и убить его . Сын Эсава Элифаз уклоняется от выполнения отцовской просьбы, не желая связываться с Яаковом и его Богом, внук же Амалек с воодушевлением принимает эстафету ненависти и отправляется «разрушать мир» . Таким образом, ненависть к Израилю переходит к Амалеку «по наследству», и огонь этой ненависти горит в его крови все то время, что он жив на земле. Соответственно, нападение Амалека на Израиль в пустыне было закономерным и неизбежным, и нет у Израиля другого способа спастись от этой преследующей его по пятам вражды, кроме как уничтожив Амалека.

Итак, мидраш превращает Амалека в заклятого врага Израиля, мечтающего об уничтожении Божьего народа. Танах, как мы видели, не утверждает этого, по крайней мере в явной форме. Можно, конечно, предположить, что раввинистическая традиция о преступном замысле Амалека выявляет скрытые в Писании смыслы. В конце концов, столь резкая, беспрецедентная реакция Бога на действия Амалека подразумевает из ряда вон выходящую причину, а убийство ослабевших израильтян есть не что иное, как внешнее выражение гораздо более глубоких, скрытых мотивов. Раз Бог хочет уничтожить амалекитян, значит, те, по всей видимости, хотели уничтожить Израиль. Мера за меру. И все же подразумеваемое еще не есть прямо высказанное. Поэтому здесь возникает вопрос: являются ли раввинистические авторы создателями, или «первооткрывателями», этого толкования, или же оно уходит своими корнями в предшествовавшую им эпоху?

Сама по себе идея о том, что народы мира (но отнюдь не только Амалек!) замышляют злое против Израиля и пытаются его уничтожить, встречается в Танахе. Амалек фигурирует в одном из таких текстов: «Боже! Не промолчи, не безмолствуй, и не оставайся в покое, Боже! Ибо вот, враги Твои шумят, и ненавидящие Тебя подняли голову. Против народа Твоего составили коварный умысел, и совещаются против хранимых Тобою. Сказали: «пойдем и истребим их из народов, чтобы не вспоминалось более имя Израиля». Сговорились единодушно, заключили против Тебя союз: селения Эдомовы и йишмаэльтяне, Моав и агаряне, Гевал и Аммон и Амалек, филистимляне с жителями Цора; и Ашшур пристал к ним; они стали мышцею для сынов Лотовых» (Теиллим 83: 2-9). Как видим, Амалек появляется в этом списке далеко не первым, и из текста вовсе не следует, что он играет в этом «мировом» заговоре главенствующую роль. Однако именно такую роль приписывает Амалеку Иосиф Флавий, пересказывая в своих «Иудейских древностях» (кн. 3, гл. 2, параграф 1) эпизод в пустыне во время Исхода: «Так как молва о евреях успела распространиться уже далеко и о них много говорили, то жителей страны обуял немалый страх и, обменявшись друг с другом сведениями, они решили оказать евреям сопротивление и совершенно уничтожить их. Особенно усердно к этому побуждали жители Говолиты и Каменистой (Аравии), носившие название амалекитян (выделено мной – Д.К.), самые воинственные из тамошних племен. Цари их приглашали друг друга, равно как и соседей, принять участие в войне с евреями, указывая на то, что евреи представляют из себя чужеземное войско, бежавшее из-под ига египтян и теперь идущее на них. «Войском этим,- говорили они,- нам пренебрегать не следует, но раньше, чем оно окрепнет и усилит свое могущество и, не встречая с нашей стороны сопротивления, само решится вступить с нами в бой, представляется наиболее основательным и благоразумным побить его и отомстить ему за то, что сделало оно в пустыне, а не дожидаться, пока евреи овладеют нашими городами и нашим имуществом. Те, кто с самого начала старается сокрушить еще только возникающую силу врагов, поступают благоразумнее тех, которые собираются подавить эту силу, когда она успеет уже развиться. В последнем случае приходится бороться с преимуществом врагов, тогда как в первом с самого начала можно не допускать никаких этих преимуществ». Передавая путем посольств соседям своим подобные рассуждения и распространяя их среди собственного народа, они достигли того, что было решено идти войной на евреев» .

Подобная традиция отражена и в раввинистическом мидраше об Амалеке: «И пришел (ва-йаво) Амалек. То есть вошел в совет (ба бе-эца) . Собрал все народы мира и сказал им: помогите мне одолеть Израиль. Они ответили: мы не сможем устоять перед ними. Ведь даже фараон не смог устоять перед ними, и утопил его Святой, благословен Он, в Тростниковом море, как сказано: «И низверг фараона и войско его в Тростниковое море…» (Теиллим 136:15). Как же мы сможем устоять перед ними? Сказал им (Амалек): Я научу вас, как себя вести. Если они меня победят – бегите, если же нет – приходите и помогите мне» . Возможно, что и Иосиф Флавий, и авторы мидраша соединили в своем творческом воображении рассказ о нападении Амалека на Израиль во время исхода из Египта и идею о «мировом» заговоре против Израиля, создав тем самым зловещий образ архиврага, ненавидящего Израиль всеми силами души. Однако, как кажется, в этой цепочке пропущено некое промежуточное звено, без которого метаморфоза, происшедшая с Амалеком в еврейской экзегетической традиции, не может быть прояснена полностью.

Этим недостающим звеном является, по нашему мнению, книга Эстер. Есть основания полагать, что ее автор стремился изобразить в гонителе иудеев Амане потомка амалекитянского царя Агага.Правда, в самой книге Эстер это прямо не говорится, более того, дело происходит в Персии, где, вроде бы, не могли оказаться потомки Амалека – кочевого ханаанского народа, ко времени иудейского пленения, очевидно, сошедшего с исторической сцены . Тем не менее намек на такую идентификацию может быть обнаружен в родословии Амана, где он назван Агагиянином (Эстер 3:1); Агаг же был царем Амалека как раз во время войны с царем Шаулем (ср. 1 Шемуэль 15:8). Строго говоря, с исторической точки зрения нет необходимости в соотнесении имени предка Амана с древним царем Амалека, поскольку подобное имя обнаружено в эламском ономастиконе (также и имя «Аман» связывается исследователями с именем одного из богов эламского пантеона) . Однако автор книги Эстер вполне мог связать в своем сознании описываемого им гонителя иудеев с врагом Израиля времен начала царства благодаря сходству их имен . Эта гипотеза получает дополнительное подтверждение, если мы сравним родословие Амана с генеалогией главного положительного героя книги – Мордехая. Он принадлежит к колену Биньямина, к тому самому, из которого происходил царь Шауль, а среди предков Мордехая упомянуты Киш (это имя носил отец Шауля) и Шими (под тем же именем в 2 Шемуэль 16:5 и далее выступает ревнитель дома Шауля, проклинающий Давида за узурпацию власти). Возникает ощущение, что автор опять-таки намекает на времена Шауля и пытается связать свою историю с рассказом о войне последнего с Амалеком. Исследователи и комментаторы книги Эстер не раз указывали на эти скрытые отсылки и объясняли их желанием автора «исправить» грех Шауля, рассказав новую историю об окончательной победе Израиля над своим древним заклятым врагом, войну которому объявил сам Бог .

Если верно предположение о том, что автор книги Эстер видел в Амане потомка амалекитянского царя Агага, то в образе Амана впервые отразилось представление об Амалеке как о самом страшном и беспощадном враге Израиля. Аман – убежденный гонитель иудеев, жаждущий их полного уничтожения, не жалеющий для этого никаких средств: «И сказал Аман царю Ахашверошу (Артаксерксу) : есть один народ, разбросанный и рассеянный между народами по всем областям царства твоего; и законы их отличны (от законов) всех народов, и законов царя они не выполняют; и царю не следует оставлять их. Если царю благоугодно, то пусть будет предписано истребить их; и десять тысяч талантов серебра я отвешу в руки служителей, чтобы внести в казну царскую» (Эстер 3:8-9). Он, «амалекитянин», возглавляет «заговор» народов империи против иудеев: «И призваны были писцы царские… и написано было, как приказал Аман, к сатрапам царским и к начальствующим над каждой областью и к князьям у каждого народа, в каждую область письменами ее и к каждому народу на языке его… И посланы были письма через гонцов во все области царя, чтоб убить, погубить и истребить всех иудеев… и имущество их разграбить» (там же, ст. 12-14). Погубив Амана – этого последнего «отпрыска» народа врагов Бога, Эстер и Мордехай фактически исполнили заповедь Бога изгладить память об Амалеке из поднебесной.

Но почему автор книги Эстер именно так изобразил «Амалека»? Какую цель преследовал, приписав ему столь жуткие намерения в отношении Израиля, не имеющие аналога в предшествующей литературе? С нашей точки зрения, в основе этой «эскалации» злого начала Амалека лежит желание автора доказать, что война Израиля с Амалеком была справедливой и нравственно оправданной. Вернемся к воле Бога, которую Он объявляет царю Шаулю через пророка: «Теперь иди и порази Амалека, и истреби все, что у него; и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца…» (1 Шемуэль 15:3). Действительно, насколько оправданна, с этической точки зрения, эта жестокая воля? Конечно, внезапное нападение амалекитян на Израиль в пустыне и убийство ослабевших израильтян свидетельствует о жестокости и бессердечии Амалека. Но неужели это может послужить достаточной причиной для приказа о полном истреблении всех амалекитян, включая женщин и детей? Почему тогда не уничтожить, например, всех египтян, дерзнувших противостать Богу Израиля в ничуть не меньшей степени, чем Амалек? Почему Бог не объявил Египту вечную войну и не поклялся изгладить память о нем из поднебесной? Иными словами, у столь страшной заповеди должно быть не менее страшное основание, отсутствующее или по крайней мере прямо не высказанное в Торе и в книге Шемуэля. И автор книги Эстер нашел это основание: «И посланы были письма через гонцов во все области царя, чтоб убить, погубить и истребить всех иудеев, малого и старого, детей и женщин, в один день…» (Эстер 3:13). Цель Амана-Амалека – уничтожить «народ Мордехая» (там же, ст. 6). В этой ситуации ничего не остается, кроме как встать на свою защиту и постараться предупредить врага, уничтожив его самого. Это справедливая, праведная война, ибо враг не знает жалости и на карту поставлена жизнь всего народа. Никто теперь не может упрекнуть Израиль и его Бога в неоправданной жестокости и в отсутствии моральных устоев. Более того: несмотря на то, что иудеи получают монаршее разрешение не щадить никого из своих врагов, включая «детей и жен» (там же, 8: 11), автор не рассказывает о том, что иудеи воспользовались этим правом и в самом деле истребили женщин и детей. По всей вероятности, он хотел подчеркнуть таким образом чистоту и праведность своего народа (см. там же, 9: 5). Поскольку, как правило, автор книги Эстер не скупится на самые подробные описания, иногда даже страдающие некоторым излишеством (ср., например, описание пира в гл. 1), вряд ли можно отнести это умолчание за счет забывчивости или невнимательности к деталям. Скорее, оно носит вполне намеренный характер. Тактика «умолчания» вообще характерна для этого автора. Не называя вещи прямо, лишь намекая на них, он, тем не менее, достиг своей цели: даже не упомянув ни разу Бога, он объяснил Его волю в отношении Амалека , выявив злобную, деструктивную сущность последнего, и оправдал Израиль, на протяжении столетий ведущий с Амалеком беспощадную войну .

Наши наблюдения приводят к выводу о том, что автором книги Эстер двигало стремление написать апологию Израиля.Это стремление выявляется при сопоставлении истории Эстер с более ранними библейскими текстами, посвященными войне с Амалеком, которые в значительной степени послужили автору книги Эстер источником вдохновения. Но он не просто подражал священным образцам, перенося древние образы, мотивы, сюжетные линии в свою эпоху и демонстрируя тем самым непрерывность библейской художественной традиции. Его отношение к этим текстам было сложным и неоднозначным. Кое-что в них вызывало у автора книги Эстер несогласие, поскольку расходилось с его мировоззренческими установками, с его представлениями о божественной справедливости и человеческой морали. Он жаждал создать идеальный образ своего народа, о котором действительно можно сказать: «… этот великий народ есть народ мудрый и разумный… у которого… такие справедливые постановления и законы…» (Деварим 4:6, 8). И он сделал это, переосмыслив дошедшую до него традицию и по-своему истолковав суть войны Израиля с Амалеком. В известном смысле, можно рассматривать книгу Эстер как своеобразный древний мидраш к рассказам о войне с Амалеком, мидраш, в рамках которого находит объяснение и оправдание заповедь Торы уничтожить Амалека и стереть память о нем из поднебесной .

К кому обращался автор книги, для кого писал свою апологию? Поскольку книга Эстер написана на иврите, надо полагать, что она предназначалась соплеменникам автора, то есть иудеям и, в первую очередь, иудеям персидской диаспоры, по крайней мере, тем из них, кто мог читать на родном языке. Исправляя «недостатки» древности, автор книги Эстер хотел представить своим современникам идеальный образ Израиля, на который они – иудеи диаспоры – могли и должны были равняться. В то же время из целого ряда библейских свидетельств явствует, что как раз в пленную и послепленную эпоху резко усиливается приток в иудейскую веру инородцев, увлеченных идеей библейского монотеизма (что и понятно, поскольку вследствие изгнания иудеи впервые оказываются в живом и тесном контакте с окружающими народами). Поэтому не исключено, что мысленно, пусть и не на их языке, автор книги Эстер обращался и к «чужакам», которым демонстрировал истинность еврейской веры и справедливость народа Израиля. В таком случае он опередил Иосифа Флавия, чья апология Израиля исходно предназначалась греко-римскому миру. Перефразируя слова Талмуда , можно сказать, что если автор книги Эстер и хотел пробудить зависть к Израилю среди народов мира, то лишь в хорошем смысле этого слова, такую зависть, которая бы в конечном счете привлекла эти народы к еврейской вере (см. Эстер 8:16-17).

Заключение

Итак, мы проследили за формированием традиции, изображающей Амалека главным врагом Израиля и его Бога. Эта традиция зарождается в текстах Торы и книги Шемуэля, где она намечена, так сказать, пунктиром и вызывает ряд вопросов, остающихся здесь пока без ответа. Центральную роль, с нашей точки зрения, сыграла в процессе формирования традиции книга Эстер, в которой впервые прозвучала идея о стремлении Амалека уничтожить Израиль (хотя Аман открыто не отождествляется с Амалеком, но это, по всей видимости, подразумевается автором). Автор книги был движим апологетическим импульсом и стремился найти этическое обоснование заповеди об уничтожении Амалека, одновременно «исправляя» грех Шауля. Идея о злобном замысле Амалека против Израиля была подхвачена и развита (на этот раз в явной форме) Иосифом Флавием, а затем в раввинистической литературе, где она обрела новое содержание: Амалек – потомок Эсава-Эдома, от которого он получил «по наследству» ненависть к Израилю. Таким образом, здесь соединяются две изначально параллельные традиции: одна об Амалеке, а другая об Эдоме, который представлен врагом Бога и Израиля в пророческих текстах (см., например, Йешаяу 63:1-6; Овадия 1; Малахи 1:1-5). В раввинистической литературе соединение обеих традиций имело особое значение в контексте отношений евреев с Римом и позднее с христианским миром, но это уже тема для другой статьи.

Итак, Шауль был отвергнут. Казалось бы, самое время сказать: эксперимент с избранием царя оказался несостоятельным и лишний раз доказал, что у Израиля должен быть только один царь – Бог. Однако Бог велит пророку Шемуэлю пойти в Бет-Лехем Иудейский и помазать в цари одного из сыновей Йишая. Нам рассказывают, с одной стороны, своего рода историю Золушки в мужском образе (избранником оказывается младший из сыновей, никем не замечаемый и пасущий скот, в то время как остальные – старшие, отвергнутые – сыновья участвуют в торжественной трапезе). С другой стороны, Божий избранник – Давид – являет собой антитезу Шаулю: он не обладает столь внушительными внешними данными (в частности, высоким ростом), ибо Бог «смотрит в сердце» (1 Шемуэль 16:7) в отличие от человека, замечающего лишь внешние достоинства.Но почему же Бог все-таки решил возобновить эксперимент? На этот вопрос мы постараемся ответить в последующих лекциях.