Р.Кипервассер

Рассказы о мудрецах: Рождение героя

Вместо введения

Настоящая публикация предлагает читателю экскурс в мир талмудического рассказа. Речь пойдет об одном специфическом подвиде нарративного жанра, примеры которого рассеяны по произведениям талмудической литературы – короткие рассказы, героями которых являются мудрецы и их современники.

Под талмудическими мудрецами обычно подразумевают законоучителей, которые жили в Земле Израиля и Вавилоне (Персии) в эпоху, начинающуюся незадолго до восстания Хасмонеев (2 в. до н.э.) и заканчивающуюся мусульманским завоеванием Персии и всего Ближнего Востока (нач. 7 в. н.э.). В этот период сложилась литературная традиция, определившая и сформировавшая духовный мир еврейского народа.

Процесс создания талмудической литературы был многоступенчатым: в течение 500 лет после разрушения Второго Храма происходит сбор бытовавшей в устной форме информации и формирование тематических сборников: Мишны и ее предшественников (т.н. барайта), Тосефты,1 Талмудов2 и обширной литературы Мидраша.3  По содержанию (это как?) в талмудической литературе различают Галаху, т.е нормативные элементы и Агаду, т.е не-нормативные элементы, как правило повествовательно художественного характера. Среди агадических жанров талмудического повествования важное место принадлежит рассказу. В рамках настоящего обсуждения нас в основном интересует один из видов этого нарративного творчества – рассказы о мудрецах и их современниках.

Талмудический рассказ, как правило, не историчен.4 На заре талмудический исследований, у ученых школы Wissenschaft des Judentums, к нарративному материалу талмудической литературы было принято относиться как к источнику исторической информации, да и по сей день историки талмудической эпохи прибегают к нему для реконструкции событий талмудической эпохи, но с несколько более критических и дифференцированных позиций. Скептическое отношение к историзму талмудического рассказа было заявлено в работах Я. Нюснера и его учеников, указавших на многочисленные противоречия между литературными традициями описывающими одно и то же событие и на то что поздние версии рассказов представляют собой конгломераты из древних обработанных традиций.5 Однако историческая недостоверность рассказа, отнюдь не лишает его художественной ценности и умаляет его важности в качестве продукта представляемой им культуры.  Рассказ в талмуде - это дидактико-художественный рассказ, обладающий определенными структурными и формальными компонентами, продуманным структурированным сюжетом, специфической лексикой. Для него характерно использование игры слов, иронии, герменевтических и риторических использований библейских стихов. Рассказ выражает духовные и метафизические воззрения рассказчика, а не реалии окружающего его мира. Подход к талмудическому наративу как к литературному творчеству был возведен на научную основу в работах Й.Френкеля.6  Френкель не отрицает историческую подоплеку отдельных событий и их героев, но настаивает на том что рассказ отражает духовный мир рассказчика, а не реальный мир его персонажей.7 Так же Френкель утверждает что для того что бы понять литературно-художественный феномен рассказа его следует анализировать принимая во внимание что перед нам структура характеризующаяся «внутренней и внешней закрытостью», самодостаточная и автономная, независимая от более широкого контекста. Нельзя спросить, что было до или после рассказа, нельзя заключать нечто относительно рассказа, базируясь на других, параллельных нарративных традициях. Рассказ пребывает в закрытом состоянии, не цитируя и не создавая аллюзий к другим рассказам. И поэтому следует изучать его только исходя из него самого, отвернувшись от  всего того чего в нем нет, но что так свойственно читателю привносить (так называемый сlose-reading школы New Criticism). Последняя точка зрения достаточно спорная, и была оспорена сторонниками интер-текстуального прочтения, но вместе с тем она весьма полезна для первых этапов комментирования рассказа и в рамках этого подхода мы останемся при прочтении этого рассказа.8

Дело в том, что талмудическая литература предназначена для обучения и воспитания учащихся талмудических академий, а ее нарративные компоненты преследуют цель преподать основы мировоззрения мудрецов. Рассказы, героями, которых являются мудрецы, служат средством  выражения наиболее актуальных для талмудического дискурса проблем и наиболее приемлемых  их решений. При этом роль самих мудрецов в талмудической культуре чрезвычайно велика. Констатировав конец эпохи пророчества, мудрецы Талмуда определили тем самым, что в настояшее время основным критерием правильности и богоугодности человеческих поступков становится разум и закон. Высшим авторитетом является обладающий земной мудростью законоучитель, а не пророк, ссылающийся на указание свыше. Эти представления оказали огромное влияние на характер талмудического рассказа. Рассмотрим в качестве примера  известный рассказ о рабби Гилеле, одном из самых ранних и наиболее авторитетных представителей талмудической учености, который стал, едва ли не самым популярным персонажем у поздних рассказчиков.9 Мы прочитаем этот рассказ как литературный текст, и попытаемся понять цели его рассказчика и ценности культуры породившей рассказ.

 

Гилель становится главой мудрецов

Или рассказ о рождении героя

 

Рассказ, о котором пойдет речь, повествует о том, как Мудрец начинает свой путь. Герой этого рассказа, Гилель, - один из наиболее древних и авторитетных носителей талмудической учености, - был, наверное,  наиболее  популярным персонажем  у более поздних рассказчиков.

У рассказа о восхождении Гилеля есть три  версии.  Одна из них в Тосефте, другая в Иерусалимском Талмуде, третья - в Вавилонском. Это достаточно типичное явление для талмудической литературы - разные версии одного и того же рассказа рассеянные по различным произведениям.10 Основные сюжетные вехи рассказов, казалось бы, похожи, но вместе с тем, есть различия. Зачастую различна мораль рассказов, зачастую некоторые сюжетные ходы иные. У всех версий есть, как правило, одно общее зерно, одна общая традиция, от которой они произошли. В начале всей этой литературной метаморфозы, как правило, стоит живое событие рассказа в коем рождается прототип, увы, почти тот час же уже безвозвратно утерянный. Прототип порождает комплекс наративных традиций, большая часть которых не находятся в наших руках, они утеряны. Сохранились единичные версии, фиксированные в литературных произведениях. Сравнивая, их друг с другом, мы можем прийти к некоторому пониманию того, как разные культуры, разные общества, по-разному воспринимают одну и ту же традицию, как они претворяют ее.11

Устная традиция не столько искажает, сколько совершает литературную редакцию рассказа, каждый рассказывает ее по-своему. В результате устной передачи каждый рассказчик является редактором этого рассказа. Но для нас доходит только конечная стадия этого пути, т.е. то, как этот рассказ был зафиксирован в литературном произведении.

*

Рассказ о восхождении Гилеля в Тосефте Псахим 4:13 прост и весь хвала герою.

Приведем его, сократив несколько элементов талмудической аргументации героя.

 

Однажды выпало 14 нисана на субботний день.

Спросили у Гилеля: Песах, возможно ли что он "отодвинет" субботу?

Сказал им: А разве только один раз в году в Песах отодвигает субботу!? Более трехсот "песахов" есть в году, которые отодвигают субботу!12

Ополчились против него все те кто был в храмовом дворе.

Сказал им: Каждодневная жертва – есть общественное приношение, и пасхальная жертва - общественное приношение, каждодневная жертва приносима в субботу, а потому и пасхальная жертва должна быть совершена в субботу. И есть еще объяснение, …и есть также каль ва хомер….и также мной получена традиция моих учителей "Песах отодвигает субботу" и речь здесь идет не о втором, а о первом Песахе, и даже если только немногие способны принести жертву.

Сказали ему: А если народ не принесет в храм ни ножей, ни жертв?

Сказал им: Оставьте их! Святой дух с ними и если  не пророки они, то потомки пророков.

Что сделал Израиль? Тот чья жертва была овен, нож был в его руне, а тот чья жертва была козленок, нож был привязан меж рогов и так принесли и ножи и жертвы в Храм и совершили свои жертвоприношения.

В тот день назначили Гилеля патриархом и весь день обучал их законам Песаха.

 

Рассказ появляется в трактате посвященном обсуждению законов праздника Песах и в основном его жертвоприношений. Действие рассказа происходит в храмовом дворе в канун праздника Песах что пришелся в канун субботы. В преддверии храмовой службы, в ожидании паломников люди ответственные за проведение службы, анонимные герои рассказа, обнаруживают свое неведение Галахи. Он не знают можно ли приносить пасхальную жертву в субботу и их неведение, хоть и выглядит странным, по-видимому, истинно. Гилель появляется тут же, привлекает к себе внимание провокативным риторическим заявлением, вызвавшим недовольство собравшихся, но тут же убеждает их приведя несколько схоластических аргументов и традицию решения этого вопроса полученную от своих учителей.13

Гилель также проявляет находчивость в прогнозе ситуации прихода паломников и поэтому, уже во время праздника, его избирают главой мудрецов. Это типичный этиологический рассказ, который обосновывает читателю талмудической литературы, известный ему исторический феномен. В течение столетий патриархом страны Израиля были потомки Гилеля. В простом рассказе Тосефты нам показывают, при каких обстоятельствах взошла звезда героя, и как его мудрость и находчивость проложили дорогу ему и его потомкам. В нем есть все необходимые сюжетные элементы, но нет коллизии, столь характерной для лучших образцов талмудического рассказа, относящихся к драматическому виду повествования.14

Основная сюжетная канва этого рассказа послужила для рассказчика из Иерусалимского Талмуда для создания весьма драматического действа с гораздо более сложным уроком.

*

Вот несколько сокращенная версия этого рассказа из Иерусалимского Талмуда Псахим 6:1 33а:

…эта Галаха, была утеряна старцами из семейства  Бетейра.

Однажды раз выпало 14 Нисана в субботу.

И не знали они отодвигает Песах субботу или нет

Сказали: есть здесь один вавилонянин, зовут его Гилель”.

Который был в услужении у Шмайи  и Авталиона,

И знает, если отодвигает Песах субботу или нет

Может быть есть от него польза?

Послали за ним и призвали его

Сказали ему: Слышал ли ты когда бы то ни было: Когда выпадает 14-е нисана на субботу, отодвигает это субботу или нет?

Сказал им: А разве только один Песах у нас есть, который отодвигает субботу? Ведь есть у нас несколько Песахов, которые отодвигают субботу в течение всего года”.

Сказали ему: Уже было сказано что есть польза от вавилонянина…

И тогда он начал толковать перед ними разными способами: аналогией…и "легким-тяжелым"15 …и "сходным строем" и аналогией…и "легким-тяжелым" …и "сходным строем" …

Сказали ему: Уже было сказано, что есть польза от вавилонянина…Но на аналогию что ты рассказал нам можно возразить…и на "легкок-тяжелое" есть контраргумент…и "сходным строем" можно пренебречь…

Несмотря на то что весь день он сидел перед ними и толковал – не приняли они его объяснений, так  пока он не сказал:

"Придут на меня все наказания если не слышал я это из уст Шмайи и Авталиона!"

Как только они это услышали, тот час встали и назначили его главой над собой.

Как только назначили его главой над собой начал докучать им словами.

И так им говорил: Что стало причиной тому что понадобился вам этот вавилонянин?! Видимо плохо вы обучались у Шмайи и Авталиона, двух великих мужей что жили среди вас!

Как только начал докучать им словами, тот час забыл Галаху.

Сказали ему: Что делать если придет народ в Храм и окажется что забыли принести с собой ножи?

Сказал им: Эту Галаху я слышал, но забыл. Предоставьте это Израилю – если не пророки они, то потомки пророков.

И тот час пришли паломники. И тот чья жертва была овен, нож был в его руне, а тот чья жертва была козленок, нож был меж рогов. Так жертвы принесли ножи. Как только увидел происходящее, сразу вспомнил Галаху.

Сказал: Так я слышал от Шмайи и Авталиона!

 

Рассказ как бы начинается с полу слова, с упоминания о том, что некая Галаха была забыта. Рассказчику, как и читателю Талмуда, известно, как решается проблема и каково содержание забытой галахи. Она является своего рода поводом для нашего рассказчика, для того чтобы рассказать историю. Сама по себе история не столь посвящена решению галахической проблемы, сколько ставит перед собой литературные задачи более драматического плана. Не решение галахической проблемы занимает нашего рассказчика, он уже давно знает, как она решается. Он хочет показать историю Гилеля, как героя талмудического повествования. Драматическая завязка сюжета в том что необходимая галаха забыта старцами из дома Бетейра.  Бетейра - это одна из очень важных священнических фамилий, принадлежащих храмовой аристократии, которая существовала в эпоху Второго Храма и таким образом перед нами представители древней сословной элиты. Действие рассказа происходит днем 14 Нисана, в канун праздника Песах совпавшего с субботой. С минуты на минуты храмовый двор окажется полон паломников, а у организаторов нет представления о том как они решат галахические проблемы создавшейся ситуации.

Мудрецы стоят перед вопросом:  законы праздника  Песах настолько ли важны, чтобы отодвигать заповедь субботнего покоя? В тщетном поиске ответа, они обращаются к тогда еще молодому и малоизвестному Гилелю. Не личность Гилеля и не образованность его привлекает их, а то обстоятельство, что он был учеником Шмайи  и Авталиона.16 Шмая и Авталион находились во главе собрания мудрецов когда Гилель был молод,. Ко времени действия нашего рассказа их уже нет в живых.17 и им унаследовали старцы из дома Бетейра. Когда возникла галахическая проблема, которую наши герои, старцы из дома Бетейра, не могут разрешить, они получают известие о том, что есть некий вавилонянин, который был близок Шмайе и Авталиону и таким образом существует возможность, что он слышал от своих учителей каково их мнение по поводу данной проблемы. Рассказчик подчеркивает некоторую чужеродность Гилеля по отношению к правящей элите, он "вавилонянин" и о нем сказано скептически и не без иронии "Может быть, есть от него польза". Здесь явно имеет место указание на то, что этот человек извне, чужой, и тем самым, сомнительно, что у него может быть  древняя традиция мудрецов Страны Израиля. Понятно, что, когда обращаются за помощью к такому  человеку, то все более приемлемые средства уже исчерпаны. Интеллектуальная элита как правило самодостаточна, но в переломные моменты испытывает потребность в аутсайдерах. Так возникает коллизия которая приведет к драматическому разрешению.

За аутсайдером посылают и спрашивают его, слышал ли он о том как решали существующую проблему. Надо сказать, что у слова "слышать" есть свой галахический контекст. На языке талмудической терминологии “шмуа” - это устная традиция, которую ученик получил от учителя. Любая Галаха, любая норма, полученная учеником от своего учителя, на языке Талмуда называется “шмуа”, т.е услышанное.  Поэтому, когда они спрашивают, слышал ли он, они имеют ввиду: Есть ли у тебя традиция из дома твоих учителей?

Таким образом, мы начинаем понимать, в чем заключается затруднительное положение старцев из дома Бетейры. Они видят себя учениками своих древних учителей, хранителями устных традиций и исполнителями древних норм. Передача устной  традиции неизбежно сопряжена с потерей информации.18 Утеряв одну необходимую традицию, они не чураются обратиться к малоизвестному вавилонянину, и осведомится о том, обладает ли он необходимой информацией. Тем более неожиданной выглядит в этом контексте, уже известная нам риторическая фраза Гилеля, в которой он хочет полемически заострить  логический довод в пользу допустимости приношения пасхальной жертвы в субботний день.

И тем самым, возникает своего рода несоответствие между вопросом сыновей Бетейры и ответом Гилеля. Он, казалось бы, не замечает что его спрашивают помнит ли он нечто сказанное Шмайе и Авталионом, и приводит замечательный довод в пользу того, что можно приносить эту жертву в субботний день. Реакция Бней Бетера обескураживает: «Мы уже сказали, что есть от тебя польза», иными словами "Мы обратили внимание на твое хитроумие, твое интеллектуальное достоинство, но разве этого мы от тебя хотим?”  Однако  он продолжает толковать далее, переходя от одного метода талмудической схоластики к другому.19 Он долго приводит им различного рода аргументы в пользу правильности своей точки зрения, однако старцы не готовы впечатлиться от его доводов, говоря: «Уже сказали мы, что есть польза от вавилонянина.»

Здесь обнаруживается, что сыновьям Бетейры нужна традиция древних мудрецов, отнюдь не потому что они не сведущи в талмудической схоластике.  Они предлагают контраргументы ко всем хитроумным доводам Гилеля и продолжают стоять на своем. Их проблема заключалась не в том, что они не были достаточно изобретательны, для того чтобы решить проблему собственными усилиями, а в том, что они не считали это необходимым. Они были убежденными консерваторами, и всему предпочитали надежную традицию мудрецов былого.  Не придавая особой ценности интеллектуальным поискам современников, они видели проблему в отсутствии надежной традиции, и полагали, что решить ее можно лишь отысканием последней.  Заведомо зная об этой особенности собеседников, Гилель, не желает предоставить им искомую традицию. По всей видимости он отвергает саму основу подхода сыновей Бетейры и полагает что вместо того чтобы полагаться на традицию, следует решать проблему собственными силами. Поэтому он,  чрезвычайно изобретательно пытался решить задачу собственными силами и тем самым убедить оппонентов в правомерности подобного подхода, но собеседники последовательно отклонили все его аргументы. Лишь тогда, не преуспев в переубеждении сыновей Бетейра, Гилель извлекает столь желанную ими надежную давнюю традицию рещения проблемы, полученную непосредственно от древних учителей.

Перед нами произошел типологический поединок между консерваторами и новатором. Новатор, пришедший извне, тщетно пытался убедить в своей правоте консерваторов. Потерпев поражение он прибегает к последнему оружию, к аргументу не оспоримому для консерватора – у него есть традиция! Гилель вынужден клястся, так как теперь, после долгих увещеваний, он опасается, что ему не поверят. Но сыновья Бетейры нисколько не сомневаются в свидетельстве Гилеля, которое ставит их в ситуацию радикального выбора.

Так, согласно правилам игры предписанным консерваторами, Гилель победил, ибо он оказывается хранителем той традиции, которую им не удалось сохранить. Видя в нем единственного носителя необходимой информации, сыновья Бетейры не видят себя более вправе стоять во главе мудрецов Израиля, и они отказываются от своих полномочий в пользу Гилеля.

Гилель противоборствуя с сыновьями Бетейры, воспринимает этот поединок, как нечто личное и ему важна победа его подхода. Сыновья Бетейры умаляют свое достоинство как относительно былых мудрецов, так и относительно молодого человека, пришедшего извне, но обладавшего тем что им не удалось сохранить. Ввиду того, что они обнаруживают себя обладающими неполным комплексом традиций, они не могут оставаться на этом посту, и добровольно уступают его Гилелю. Это драматический центр рассказа – чужак вознесен на вершину интеллектуальной иерархии, его оппоненты смиренно склоняются послушные его воле. Теперь победителя поджидает испытание и это испытание властью которое он не выдерживает. Только став главой мудрецов, в краткое время что между принятием вердикта и приходом паломников в Храм, Гилель находит нужным начать докучать сыновьям Бетейра.  Это неожиданный и, как мы увидим, многозначащий поворот нашего рассказа. Гилель вопрошает:  - Кто явился причиной тому, что вам понадобился этот вавилонянин? Понятно, что это вопрос риторический.  Слово "вавилонянин” уже появлялось в этом рассказе выше, так сыновья Бетейры называют Гилеля. В их устах это слово выражает сомнение в том что человек извне может оказаться носителем традиции не сохраненной членами элитарной группы. Иначе оно было воспринято Гилелем, который полагает что его чужеродность причина того что к его аргументации не прислушиваются. Победив, Гилель продолжает ту борьбу за собственное достоинство, которую он вел ранее.  Есть здесь свидетельство перенесенных обид, некогда ощущенной чужеродности, он помнит это всегда. Взойдя на вершину своего величия Гилель, не может забыть перенесенных некогда обид. И поэтому он упрекает старцев, в том что они не были достаточно прилежными учениками Шмаей и Авталионом, и поэтому могли что-то забыть. Его поведение недостойно величавой рассудительности мудреца. И здесь  рассказчик выказывает критику по отношению к своему герою, желая показать, что власть является испытанием для такого человека, как Гилель. Герой совершает проступок и тут же его постигает наказание. Ввиду того, что он обижал оппонентов, он сам забыл Галаху и рассказ возвращается к исходной точке. Бней Бтейра забыли Галаху, полученную ими от Шмая и Авталиона, поэтому им понадобился вавилонянин, от которого есть польза. Поэтому им пришлось уйти со своего поста, они добровольно принимают на себя это наказание. Вавилонянин, взойдя на вершину своей карьеры, при первом же испытании ошибается и теряет некоторую Галаху. Вопрос: что делать народу, который не принес своих ножей на пасхальные жертвы? Возникает проблема с переносом предметов в субботу за пределами частного владения, поскольку есть Галаха, которая запрещает переносить вещи в субботу за пределы города.

Гилель помнит что он слышал галахическое решение этой проблемы, но забыл его. Это иронический ход нашего рассказа. Только что он укорял Бней Бтейра, что вы, видимо, были нехорошими учениками, раз забыли  Галаху. А теперь он сам оказывается в этой ситуации  нерадивого ученика. Признав и поняв свою вину Гилель даже не пытается прибегнуть к арсеналу его схоластических методов и не пытается изобрести Галаху заново. Теперь он приходит к компромиссу между своей прежней позицией и позицией сыновей Бетейра.

Он не желает пользоваться своей изобретательностью, а предпочитает признать свою вину. Он не отправляется на поиски утерянной традиции – время не позволяет, день заканчивается и вот вот наступит храмовый праздник. Он предлагает сыновьям Бетейра посмотреть как поведет себя народ. Он предлагает положиться на ту пророческую искру, которую сохраняет народ.20

Когда он увидел, что народ знает, как поступать в данной ситуации, он сказал: “Вспомнил, так оно и было, так рассказывали мне Шмая и Авталион”.

Этим завершается рассказ. Мудрецы решали свои ученые проблемы, новаторы столкнулись  с консерваторами, продемонстрировав нам достоинства и недостатки этих двух подходов. В результате этих двух подходов произошло важное социологическое действо: старая элита сменилась новой, новая элита пришла извне, Гилель стал главой мудрецов Страны Израиля. Взойдя на престол, Гилель продемонстрировал, что и новая элита несет с собой те же самые человеческие проблемы, что и любая другая. Взойдя, он совершает свою ошибку и принимает наказание за совершенное действие – "мерой за меру". Здесь он приходит к пониманию чего-то очень важного, к пониманию того, что тот Гилель, которым он был до этого, тот эгоцентрический герой который стоял и толковал целый день - от этого Гилеля следует отказаться. Этот Гилель остался в прошлом, он уже не может так себя вести. Перед нами рассказ о рождении героя. Герой рождается не тогда, когда его назначают патриархом, не тогда, когда он побеждает в споре, а тогда, когда, потерпев поражение, он находит себя. Он находит в себе силы отказаться от своего былого бахвальства, от своей былой уверенности в том, что  любую из проблем он может решить при помощи своего разума, своего интеллекта. Не умея решить поставленную галахическую задачу, он признается в ограниченности своего разума. Решение задачи не решенной мудрецом известно не ведающему ученых штудий народу. Народ  не ведает о споре мудрецов, но хранит традиции предков. Народ знает, как его предки вели себя в этом случае. И даже не понимая особого галахического механизма тех действий, он знает, как ему следует поступать. Истина сводится, таким образом, к определенного рода пророческому знанию, которое есть у народа, которое, на самом деле, не является пророческим знанием.  Гилель который только что утверждал, что он может своими силами, не опираясь на традицию учителей, решить любую проблему, теперь смиренно склоняется пред народной традицией.  В принятии своей ограниченности - рождение героя. Тем самым, герой рассказа в Иерусалимском Талмуде - своеобразный герой.  Он сочетает в себе элементы того, что современные литературоведы называют “антигерой”. Он может упасть и продемонстрировать свое падени. Однако, из этого падения, из этого страдания он обретает новое свойство, из которого рассказчик извлечет урок для читателя. Здесь следует заметить что Гилель в талмудической литературе часто появляется в рассказах где он является примером и эталоном смирения и готовности поступиться собственным достоинством с тем чтобы почтить другого человека. Его давний оппонент Шамай как правило представлен в этих рассказах как полная антитеза в своем поведении – он гневен и рьяно защищает честь своей учености. Рождение героя в этом рассказе – это рождение того олицетворенного в образе мудреца смирения, наиболее известного из цикла рассказов о Гилеле и Шамае в трактате Шабат Вавилонского Талмуда.21

*

Итак мы видели как короткий хвалебный рассказ Тосефты был подвергнут радикальной редакции и стал в Иерусалимском Талмуде довольно изощренным критическим рассказом. Теперь нас ожидает версия этого рассказа в Вавилонском Талмуде, произведении более позднем, созданном в иной культурной среде. Сравнивая версии, удаленные друг от друга по времени и месту их редакции, мы нередко можем обнаружить, как один и тот же сюжет рассказывается с разными целями и приобретает новый смысл.

Нам известно что в первых поколениях амораев между страной Израиля и Вавилонией (Сасанидовской Персией) курсировали посланцы, ученые люди отправляющиеся по своим делам в богатую Персию, и там информировали мудрецов Суры и Пумбедиты о новых учених своих учителей. Вместе с галахическими учениями они привозили и агадические традиции, в том числе и рассказы о мудрецах. Примерно в 4 веке этот контакт между двумя равинистическими культурами ослабел. Но литературные традиции абсорбированные вавилонскими мудрецами в формативный период продолжали редактироваться и трансформироваться. Изученный выше рассказ несомненно палестинского происхождения и по всей видимости он, или его прототип, был доставлен в Вавилонию одним из странствующих рассказчиков. Обнаружив в версии Вавилонского Талмуда отличия от древних версий мы зададимся вопросом о их природе.

Ввиду того, что большая часть рассказа в Вавилонском Талмуде идентична версии Иерусалимского Талмуда, мы не будем приводить здесь его текст, а ограничимся перечнем различий и их обсуждением.

Действие этого рассказа в Вавилонском Талмуде тоже разворачивается в канун субботы, но уже 13 нисана, а не 14 нисана. То есть сюжет разворачивается не в самый канун праздника Песах, так как сказано что паломники явились на другой день, и поэтому в  нем нет того драматического напряжения, которое есть в Иерусалимском Талмуде и даже в Тосефте.

 Если в Иерусалимском Талмуде постоянно на фоне действия стучат часы: вот-вот придут паломники и непонятно что им сказать, то здесь есть относительно неспешный академический процесс. В отличие от иерусалимской версии семейство Бетейра не ищут человека, который “слышал”, т.е того у которого есть традиция, а ищут человека, который знает, как решить проблему. Конфликт между новатором-аутсайдером и консервативной старой элитой не выражен в Вавилонском Талмуде. Видимо, что для мудрецов Земли Израиля вопрос о том что предпочтительней – опираться на традицию или решать проблему собственными силами, была все еще важна,  а для рассказчиков в Вавилонском Талмуде она уже была решена однозначно в пользу самостоятельного галахического творчества. В Вавилонском Талмуде старцы из дома Бетейры ищут человека, который мудр, и тем самым, рассказчик в известной мере умаляет авторитет самих Бней Бтейра, поскольку они представлены неспособными к галахическому творчеству.

Стремительна и блистательна победа вавилонянина Гилеля в Вавилонском Талмуде, они приходят в восторг от его аргументации и ему даже не приходится сообщить что он обладает традицией от Шмайи и Авталиона, так как тут же следует назначение мудрейшего главой над менее компетентными коллегами. Затем герой начинает обучать законам Песах всех присутствующих и его проповедь начинается в канун субботы и продолжается после наступления субботы. Уже в субботу ночью обнаруживается что есть некоторые которые забыли принести ножи и лишь тогда оказывается что Гилель забыл необходимую Галаху. Вавилонский рассказчик сохранил мотив неблагородного поведения Гилеля после назначения патриархом  и мотив забвения Галахи необходимой для ответа на вопрос:  “Учитель наш, если кто-то забыл и не принес с собой нож, приготовленный заранее, что ему делать?"

По видимому рассказчик хочет сказать что Гилель выступал перед народом весь канун субботы и в субботу ночью и не обучил что следует делать с ножами, народ не приготовил необходимее инструменты заблаговременно. Гилель не толковал о ножах, поскольку не имел в своем распоряжении нужных толкований, а традицию былых мудрецов он забыл ( обе ее части) и вовсе не подумал о проблеме ножей. Таким образом забвение здесь не наказание свыше, а следствие непосредственного проступка Гилеля, в его поведении. Проступок Гилеля в том что он, демонстрируя свое умение решать галахические вопросы, не счел нужным подтвердить свой вердикт традицией Шмайи и Авталиона, и в наказние он забывает всю полученную от них традицию и не может воспользоваться ею в случае когда его изобретательность бессильна. Критическая нотка свойственная версии Иерусалимского Талмуда сохраняется, однако предмет критики изменился.

И таким образом, в центре нашего рассказа оказывается гордость Гилеля, который готов целый день говорить, вознесенный на вершину своего социального положения, но в самую последнюю минуту оказывается, что чего-то самого простого он не может сказать, он забыл. Это несколько иная критическая нота, отличающаяся от той, которая была в Иерусалимском Талмуде, хотя и здесь рассказчик критичен по отношению к своему герою. И здесь рождение знаменитого своей смиренностью героя, происходит после того как тот совершает проступок, но находит в себе силы признаться в нем, и тут же к нему возвращается память – увидев как себя ведет народ он вспоминает об утерянной традиции своих учителей. И в культуре вавилонских мудрецов уважительно относились к традициям законоучителей, но видели в них лишь достойное дополнению умению истолковывать и находить решения.

*

Мы изучили одну нарративную традицию в ее версиях, для того чтобы посмотреть процесс изменения сюжета, редактирования, увидеть, как новый рассказчик вкладывает в рассказ свои идеи, то как культура породившая тот или иной рассказ демонстрирует в нем свои ценности и идеи.22 Так Тосефта пользуется канвой рассказа для создания этиологического рассказа о восхождении дома Гилеля. Иерусалимский Талмуд передает важную для палестинских книжников коллизию между новаторским самостоятельным решением и приверженности традиции древних. Коллизия эта была уже не столь важной для ученых Вавилона, в академии которых уже давно возобладал независимый схоластицизм и пересказ палестинской версии привел к созданию версии вторичной с художественной точки зрения.

Затруднительно сказать, какая из версий наиболее близка к реальному событию.23 Как правило, с точки зрения историков, версии рассказов Иерусалимского Талмуда несколько более близки к описываемым событиям и потому предпочтительней.24 С точки зрения литературного прочтения, не следует предпочитать древние версии поздним, поскольку они выражение разных литературных стратегий, каждая из которых обладает самостоятельной ценностьютать древние версии поздним, паочтения, не следует предпочитать древние версии поздним, пали в них лишь достойное дополнению ум, а из сравнения разных версий мы можем прийти к пониманию различий между культурными средами создания рассказов и к осмыслению литературного процесса во всей его полноте.

 

 


1 Тосефта (арам. תוספתא – «дополнение») - сборник поучений таннаев, составленный в структурном и смысловом соответствии с корпусом Мишны и являющийся её развернутым пояснением.

2 Талмуд – (букв. «учение», от ивр. корня למד – «учить»), этим словом обозначались дис­куссии таннаев, касающиеся той или иной галахи, а также учение амораев, посвященное Мишне. Более позд­нее понимание слова Талмуд, широко распространенное в наше время, – Мишна вместе с посвященными ей учениями амораев не совсем правильно с научной точки зрения. Талмуд – оригинальное название произведения, данное ему амораями. Гемара – более позднее название Талмуда, возникшее, по-видимому, в эпоху книгопечатания в связи с цензурны­ми соображениями и гонениями на Талмуд как на антихристиан­ское произведение. Иерусалимский Талмуд – произведение амораев Земли Израиля, созданное в период между нач. 3 в. и кон. 4 в. в академиях Тверии, Кесарии, Циппори и Лода. Вавилонский Талмуд создавался вавилонскими амораями в 3-7 вв. (начало) в академиях (иешивах) Суры и Пумбедиты.

3 Литература мидраша – антологии интерпретаций Танаха, содержащие как агаду, так и галаху. Содержание литературы мидраша таннаев (Сифра, Мехилта) преимущественно галахическое, а литературы мидраша амораев (Берешит Раба, Ваикра Раба) – преимущественно агадическое.

4 См. J.L.Rubenstein, Talmudic Stories, Narrative Art, Composition, and Culture, Baltimore&London, 1999.

5 См. J. Neusner, Development of a Legend: Studies on the Traditions Concering Yohanan ben Zakkai, Leiden, 1970. Важные методологические обобщения см. в Green W.S., ''What’s in a Name?'' – The Problematic of Rabbinic Biography', Approaches to Ancient Judaism (ed. by W.S. Green), Vol. 1, New York, 1978, pp. 77-96.

6 Например, в его монографии Darkei Agada ve Midrash (Методы агады и мидраша), Гиватаим, 1991 (на иврите))

7 См. в его книге Iyyunim bе olamo haruhani shel sippur ha aggadah.( Изучения духовности агадического рассказа) Tel Aviv, 1981.

8 J.L.Rubenstein, Talmudic Stories, pp. 8-11.

9 См. например Nachum N. Glatzer, Hillel the Elder,  New York 1956.

10

11

12 Он пользуется словом Песах как синонимом слову жертва, говоря, что в  течение года есть у нас немало жертв, немало “песахов”, которые отодвигают субботу. Следует знать, что в субботу в Храме приносились жертвы, и приношение жертвы в субботу не считалось чем-то нарушающим субботу. Тем самым, он хочет сказать, что, когда Песах совпадает с субботой, можно приносить жертву обычным образом, поскольку жертва есть заповедь этого дня.

13  Либерман

14

15 Каль-ва-хомэр, т.е "тяжелое и легкое" - это метод талмудической интерпретации, похожий на греческий силлогизм

16 Следует отметить, что, когда рассказчик говорит “услужал”, не имеется в виду, что тот был слугой, а имеется в виду то, что он был учеником. В те времена ученик выполнял определенные функции почитания по отношению к учителю и потому говорят о нем “шимеш”, услужал. Тот кто "услужал" был близким человеком, близким учеником.

17 Известно также из другого источника,  что Гилель, будучи молодым человеком, приезжал в Землю Израиля из Вавилона, провел здесь какой-то период времени См. Иерусалимский Талмуд Килаим 9:3б Вавилонский Талмуд Йома 35б. Затем, по-видимому, он вернулся в Вавилон, и, будучи человеком зрелым, вновь приезжает в Страну Израиля. Здесь, по-видимому, речь идет о втором палестинском периоде, когда Шмайи и Авталиона уже нет,

18 В академиях амораев были специальные должности для мнемонистов, способных запоминать большое количество информации.

19 Именно с именем Гилеля связывает равинистическая традиция возникновение так называемы "Семи правил толкования Гилеля", см. S. Zeitlin, Hillel and the Hermeneutic Rules,  JQR, 54 (1963-64), pp. 161-173 и W. Sibley Towner, Hermeneutical Systems of Hillel and the Tannaim: A Fresh Look,  HUCA, 53 (1982), pp. 101-135

20 Слово  “пророк” упоминается в данном случае как определенная оппозиция по отношению к мудрецу. Известный афоризм в Вавилонском Талмуде Бава Батра 12а гласит: Мудрец предпочтительнее пророка. Имеется в виду что в отсутствии пророческого дара, мудрец может постичь то что открывается пророку в видении, несмотря на то что мудрец не не слышит голосов свыше, а у него есть только свои логические доводы. Ввиду того что мудрецы не полагают что у народа есть умение мудрецов решать проблемы рациональным образом, то они оказываются в некоторой мере пророками. Народ руководим некоторым древним знанием, но оно не продукт народного интеллекта.

21 См. ВТ Шабат 31:1, Кетубот 77б. Рассказы о смирении Гилеля удостоились внимания исследователей, см. Armand Kaminka, Hillel's Life and Work,  JQR, 30 (1939-40), pp. 107-122, David Flusser, Hillel's Self-Awareness and Jesus,  Immanuel, 4 (1974), pp. 31-36

22 См. S. Mullaney, The Placr of the Stage, Chicago, 1988, p. X.

23 Существуют типичные различия в рассказах Иерусалимского и Вавилонского Талмуда. Обычно Иерусалимский Талмуд гораздо более лаконичен, его рассказы более короткие, и сюжеты гораздо более просты. Рассказы  в Вавилонском Талмуде, как правило, представляют собой несколько более сложные формирования. Рассказчик часто соединяет несколько сюжетов в один сюжет, и, как правило, рассказы более сложны по своей форме и по содержанию.

24 Иерусалимский Талмуд - это более древняя книга, она была завершена раньше, чем Вавилонский Талмуд и поэтому историки имеют обыкновение больше полагаться на рассказы Иерусалимского  Талмуда, чем Вавилонского.