МАХАНАИМ - еврейский культурно-религиозный центр


К оглавлению

МОЛИТВА КАК ДИАЛОГ

Экзистенциальный кризис человека
Интеллект
Эмоции
Воля
Уникальность молитвы
Предписывает ли Тора молитву?
Молитва-прошение: техина
Экзистенциальный кризис
Еще один конфликт: постоянство и переменчивость

Экзистенциальный кризис человека

Существуют четыре способа связи со Всевышним, четыре канала, через которые человек, выходя за свойственные ему конечные рамки и устанавливая контакты с бесконечным, может обратиться к Богу: интеллект (лимуд, изучение), эмоции (ahават-haШем любовь к Господу), воля (шмират ha-мицвот, соблюдение заповедей Торы) и молитва (тфила).

Интеллект

Разум человека является отражением бесконечного разума Всевышнего; "познать" означает прикоснуться к Его знаниям, вкусить от этих знаний и фактически присоединиться к Нему. Познание, как путем лимуд Тора (изучение Торы), так и посредством естественнонаучных исследований, представляет собой Божественный акт: это воссоединение с разумом Всевышнего. Ребенок становится совладельцем знаний своего отца, тем самым в некотором роде идентифицируя себя с ним. Именно Бог одаряет человека знаниями. В приобщении к Божественному знанию сливаются воедино конечное и бесконечное; размышление о некотором предмете подразумевает слияние с сущностью этого предмета; наш разум впитывает в себя его особенности.

Бог открывается человеку не только в космическом плане (природа), но и в моральном (Тора). Таким образом, открывая для себя посредством изучения устройство космического и моьного плана, мы приближаемся к познанию Самого Господа. Предаваясь размышлениям в терминах вечных истин, мы реализуем свое стремление к Богу. Маймонид говорит: "Хорошо известно и не вызывает никаких сомнений, что любовь к Богу запечатлевается в сердце человека, только когда он постоянно должным образом думает о Нем... Мера его любви соответствует его знаниям" (Мишне Тора, Гилхот Тшува 10:6). Маймонид утверждает, что даже относящаяся к эмоциям ahaea (любовь) зависит от уровня интеллектуального постижения, доступного человеку. Таким образом, интеллектуальные исследования этического и космического миров, созданных Господом, представляют собой мост, по которому человек может прийти к Богу.

Изучение космического мира с помощью естественных наук приводит к хохма (мирские знания); изучение этических законов составляет Тору (Божественная мудрость). Интеллект человека пытается проникнуть в оба эти царства. Оба они служат выражением знаний Господа. Обычно изучение Торы ближе подводит человека к Богу. Естественнонаучные исследования не всегда бывали столь же успешными на этом пути; тем не менее, нельзя сказать, что с ними связано разрушающее веру влияние на человека; более того, они могут, как это не раз случалось, привести человека к принятию религии.

Эмоции

Когда наш дух наконец осуществляет прорыв вовне в своем вечном мистическом стремлении, мы достигаем религиозной преданности Всевышнему. Здесь не разум, а сердце властвует в экстатической и страстной любви к Господу; тем самым человек преодолевает рамки конечного мира и постигает своего Создателя. Выше мы уже упоминали, что Маймонид воспринимал интеллектуальные усилия как нечто необходимое для возникновения эмоционального порыва. В Законах Основ Торы (Мишне Тора, Гилхот Йесодей ha-Topa 4:12) он выражает эту точку зрения в еще более сильной форме: "Когда человек размышляет обо всем этом и постигает весь мир... и начинает осознавать мудрость Господа, которая проявляется во всяком творении Его, он ощущает, как возрастает в нем любовь к Господу, и душой и телом жаждет любить Его, благословен Он".

Однако Иеhуда ha-Леви (Кузари, 4) утверждает, что эмоциональный, провидческий опыт образует более крепкую связь, чем опыт абстрактный, интеллектуальный. Человек подготавливает себя к общению с Божественным не посредством интеллектуального знания или размышлений на уровне понятий, а благодаря этической подготовке и интуиции. Бог Авраама был воспринят, а не просто понят. Для Авраама Бог был высшей реальностью, полным эмоциональным, а не абстрактно интеллектуальным переживанием. А бог Аристотеля, напротив, может быть понят только как четкая, абстрактная и отвлеченная идея; непосредственное и всеохватывающее переживание здесь отсутствует, передатчиком ощущений здесь служит интеллект. Книга Псалмов; как образец религиозного сочинения, отражает эмоциональное и непосредственное переживание реальности Бога и Божественного присутствия.

Эмоциональное переживание отражает стремление человека к своим началам, к своему источнику. Человек старается прикрепиться к этим своим началам, как "дерево, посаженное при потоках вод" (Псалмы 1:3), дерево, прикрепленное к источнику его жизни. Этот образ представляет собой метафизическое подтверждение идеи "отцовства Господа", согласно которой мы все — Его потомство и происходим от Него.

Эмоциональный опыт — это спонтанный акт, а не волевой; он прорывается наружу, подчиняясь внутренней необходимости, а не в результате требований внешних норм; он возникает из инстинктивных поисков Бога. Это чреватый опасностями прыжок в бесконечность, в котором сам человек играет практически пассивную роль.

Но если это так, то как может Галаха (Закон) предписывать такой опыт или управлять им? Галаха, которая стремится к установлению точных регулирующих правил, позволяющих регламентировать как время, так и поведение человека?! Каким образом можно совместить Галаху со спонтанной эмоциональностью? Галаха предписывает некоторые нормы поведения, которые могут выражаться только через эмоции, например, такие как: ahават hаШем (любовь к Богу), йират haШeM (страх перед Богом), битахон баШем (доверие к Богу). Как может закон предписывать эмоции, которые по своей природе совершенно спонтанны и не поддаются принуждению или регулированию?

Ответ заключается в том, что эти нормативы создают настроение и обстановку, которые позволяют эмоциям спонтанно выходить наружу. Такой норматив представляет собой средство воспитания, своего рода путеводитель, организующий личность человека и повышающий его чувствительность. Он не диктует эмоцию, он формирует как самого человека, так и обстоятельства, его окружающие, и тем самым стимулирует выход эмоции. Наряду с этим, норматив также выступает в роли судьи при анализе самого переживания, определяя его, очищая от примесей и давая ему объяснение. Он используется для того, чтобы сделать переживание, этот спонтанный ливень эмоций, частью объемлющего его "Я", и помогает включить его в целостную личность человека. Не будь этого, переживание станет восприниматься как ни с чем не связанный мистический порыв чувств, как нечто происходящее с нами, а не как часть личности, в то время как оно должно быть включено в целостную личность, наделенную наряду с этим интеллектом, волей, памятью и воображением. Такой самоанализ предписывается как Маймонидом, так и Иеhудой ha-Леви.

Эмоциональный опыт не нормативен, поскольку он спонтанен. Интеллектуальные же средства, описанные нами выше, на первый взгляд, кажутся нормативными, так как они не обладают свойством спонтанности. По самой своей природе интеллектуальный поиск, будь то естественнонаучные или философские изыскания, должен быть организован и проводиться по плану, с установленными целями и четко определенными средствами исследования. В действительности, однако, это не так. Он также оказывается ненормативным. Он просто удовлетворяет некоторой внутренней потребности; стимулом к его возникновению служит только неудержимое любопытство. Древо Познания является символом проявления любознательности, которая произрастает из самой сердцевины нашего существа. Пути ее проявления зависят от тех или иных стандартов, которые мы принимаем, но основная ее движущая сила возникает где-то внутри, так что нельзя сказать, что здесь имеет место подчинение внешнему императиву.

Мы можем, кроме того, добавить, что интеллектуальная активность сходит на нет, если она становится чем-то обязательным, если к ней принуждает кто-то извне; известно, например, явление спада творческой активности, возникающее при требовательном вмешательстве государства. Даже изучение Торы должно мотивироваться не столько желанием подчиниться Божественному императиву, сколько стремлением постичь, исследовать и понять великую тайну. В идеале мы изучаем Тору не для того, чтобы Бог был нами доволен, а для того, чтобы утолить нашу духовную жажду. Реб Хаим из Воложина определял изучение Тора лишма ("Тора во имя ее") как заботу о приобретении знаний; импульсом здесь должно служить интеллектуальное любопытство, стремление к познанию. Изучение Торы шело лишма ("не во имя ее") имеет своей целью произвести впечатление на других. Из области практических наблюдений можно также добавить, что те, кто изучают Тору во имя заповеди, редко становятся талмидей хахамим (Мудрецами).

Воля

Человек приближается к Богу благодаря напряжению своего морального начала, путем принятия некоторых этических решений. Основная цель Галахи заключается как раз в том, чтобы достичь этой цели, чтобы подчинить волю человека воле Господа; это реализация галахической теории. Волевая сфера с очевидностью нормативна, так как направляема и контролируема, и поэтому она требует каваны (целеустремленности). Ее назначение заключается в том, чтобы возвышать человека до духовной личности, направлять его внутренние импульсы и биологические инстинкты, наполнять их осмысленным содержанием, преобразовывать механистичные психологические законы в навыки освященной жизни. Одним словом, в том, чтобы достичь кедушат ha-гуф (святости тела), освящения физической жизни человека.

Христианство считает, что тело, человеческая плоть, нечиста и спасение ее невозможно. В отличие от этого, иудаизм неразрывно связывает между собой разум и тело, отводя душе роль гармонизирующего фактора. Трансформация тела, его приближение к святости, не может быть достигнута с помощью только изучения Торы, поскольку в интеллектуальных процессах принимает участие только разум. Аналогичным образом экстатическая эмоция не содействует осознанному привлечению тела к связанному с ней переживанию. Даже в тех случаях, когда это переживание каким-то образом воздействует на тело, как, например, в пении, танцах, раскачивании, эти психосоматические обертоны затрагивают тело лишь как некоторый придаток, имеющий второстепенное значение. И только в волевой сфере, где человек весь целиком действует так, как ему предписывает духовный императив, тело и душа становятся партнерами в служении.

Этическое решение принимает воля; тело подготавливает его исполнение и реализует его; посредством воли человек становится хозяином своего тела. Моральный поступок начинается с волевого усилия, но до конца его доводит только тело, путем мицвот маасийот, фактического выполнения заповеди. Уникальная особенность иудаизма заключается в том, что в нем воля объявляется всемогущей, способной изменить всю жизнь человека.

Этический импульс направляется стремлением уподобить волю человека воле Господа. Бергсон и Шопенгауэр тоже ставили волю человека превыше всего. Но для Шопенгауэра воля слепа, инстинктивна, она есть тяга человека к погибели и саморазрушению. У Бергсона воля — это более оптимистичная жизненная сила, интуитивное постижение. У Аристотеля воля — это воля делового человека: воля к успеху, направленная на то, чтобы приспособиться, преуспеть, стать счастливым; это воля прагматика и утилитариста. В иудаизме воля бескорыстна — она моральна.

Воля предшествует мысли, а в тех случаях, когда она морально мотивирована, воля может даже противостоять стремлению к самосохранению, как, например, у тех святых людей, которые отдают жизнь во имя Бога.

Концепция иудаизма: служение Господу на пути этического "Скромно идти с Богом твоим" (Миха 6:8) означает идти скромно с людьми в соответствии с теми критериями, которые установил Бог. Язычники изобретали чисто внешние и иррациональные культы, направленные на умиротворение их иррациона льных божеств. Так, например, культы Древней Греции абсолютно лишены этического содержания: древнегреческие боги не имеют никакого отношения к морали. А в Торе Господь, обращаясь к человеку, говорит о моральной стороне жизни в рациональных терминах. Десять Заповедей не содержат никаких ритуальных предписаний. Даже xyккuм представляют собой не ритуалы, а скорее акты покорности и согласия, непосредственно связанные с идеей полного подчинения Богу. Эти действия рациональны в той же мере, в какой рационально поведение сына, послушного наказам отца, когда сын исполняет требование, недоступное для его понимания.

Еврейский народ — народ полностью отдавших себя: целостная совокупность людей, которая использует предоставленный ей свободный выбор для того, чтобы избрать жизнь по законам Торы.

Уникальность молитвы

Мы намеренно выделяем молитву как автономную сферу, отличающуюся от трех предыдущих. Три описанных выше способа приближения к Божественному обладают свойством однонаправленности, это односторонние действия человека. Человек преодолевает свою конечность, но Бог не выходит к нему навстречу. В молитве же мы имеем дело с диалогом, диалогом двусторонним и взаимным. Человек карабкается в гору навстречу Богу, в то время как Он спускается, образно говоря, с вершины горы. Две руки смыкаются, как при рукопожатии. "И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей" (Исход 19:20). Обоюдное участие в молитве ощущается и в молитве Соломона: "Склонись к молитве слуги Твоего и к его мольбам, о Господи, Боже мой... и пусть глаза Твои будут обращены к Дому этому (Храму) и днем, и ночью" (Первая Книга Царей 8:28). В молитве движутся оба: и Бог, и человек. В остальных трех сферах движется человек, а Бог недвижим.

Диалог происходит, когда кто-то обращается к другому лицу, даже если это лицо временно хранит молчание. В случае пророчества говорит Бог, а человек молчит; в молитве ситуация противоположна. Мы ощущаем уверенность, что Он шомеа тфила (слышит наши молитвы), даже если Он не соглашается исполнить наши желания. Известно, что когда после Хаггая и Малахи перестал существовать феномен пророчества, то Мужи Великого Собрания продолжили диалог, введя формализованную молитву. Слова Торы продолжают говорить с нами по мере того, как мы отвечаем молитвой.

Когда мы молимся, мы не столько стремимся к удовлетворению какой-то своей конкретной просьбы, сколько желаем войти в тесный контакт с Господом. Молитва не есть средство выклянчить у Бога какую-нибудь пользу для себя. Хотя мы говорим "Прими нашу молитву со снисхождением и милостью" и непрестанно надеемся на то, что это произойдет, основная движущая нами сила направлена не на это. Наши Учителя отдавали себе отчет в том, что исполнение наших молитв выходит за пределы нашего понимания; и что соображения, определяющие, какие молитвы будут услышаны, а какие нет, для нас непостижимы. Тем не менее, молитва как прошение и в самом деле играет центральную роль в нашей основной молитве Шмоне Эсре, как это будет показано ниже.

Диалог подразумевает общение, участие и взаимодействие. Когда мы молимся. Бог выступает из Своего трансцендентного далека. Бесконечное и конечное встречаются друг с другом, перебрасывается мост через глубочайшую пропасть. Мы не можем достичь того уровня близости с Господом, до которого удалось подняться Моисею: "И говорил Господь с Моисеем лицом к лицу, как бы говорил кто с ближним своим" (Исход 33:11). Идеальное общение во время молитвы обозначается словом адеха (к тебе, вплоть до тебя), означающим, что расстояние пройдено и разрыв преодолен.

Виленский Гаон определял понятие мелех (Царь), как обозначающее царствование с согласия тех, кем правят, причем обе стороны входят в эти отношения свободно; подданные добровольно клянутся в своей верности. Слово мошель (правитель), напротив, подразумевает абсолютную монархию. В трех первых способах обращения Бог выступает как мошель; при этом отсутствует какое бы то ни было переживание общности, человек устремляется к абсолютному монарху, который производит впечатление недостижимого. В противоположность этому, в молитве мы имеем дело с мелуха (Царством), отношением общности.

Предписывает ли Тора молитву?

Существует немаловажное расхождение во мнениях между Маймонидом и Нахманидом (см. Сефер Ьамицвот, 5). Маймонид считает, что молитва предписана самой Торой. Он выводит эту точку зрения из стиха "И служить Ему (леовдо) всем сердцем вашим" (Второзаконие 11:13). Слова "служить Ему" означают также поклонение через молитву. В той же мере, в какой эдикт "Святы будьте" (Левит 19:2) представляет собой обобщенный идеал, находящий конкретное применение в тех нормах, которые сформулированы в Торе, словосочетание леовдо есть общее предписание, средством к осуществлению которого служит молитва. Маймонид считает молитву одним из основополагающих требований иудаизма, отводя ей пятое место в "Сефер гамицвот" (перечислении шестисот тринадцати заповедей), вслед за верой в существование Бога, в Его единственность, обязательствами любить Его и бояться Его; каждый из этих принципов отражает обязательные аспекты наших взаимоотношений с Богом.

Нахманид (Рамбан), напротив, не признает за молитвой обязательности требуемого Торой норматива: "Нет обязанности (из Торы) молиться; но смысл этого в том, что молиться значит пользоваться некой привилегией; Создатель же. Благословен Он, слышит нас и отвечает нам всякий раз, когда мы взываем к Нему — и это проявление Его милости. Стих "И служить Ему всем сердцем вашим" относится к поклонению вообще, а не конкретно к молитве. Он призывает нас к тому, чтобы наше служение шло к Нему из глубины наших сердец".

Поэтому Нахманид настаивает на том, что обязанность молитвы следует из раввинистических предписаний, ми-дераббанан, и в поддержку этой точки зрения он приводит множество цитат из талмудических источников. Тем не менее, даже Нахманид признает, что во времена великих потрясений заповедь молитвы становится "ми-де-Орайта", т.е. предписанной непосредственно Торой. В такие моменты для нас становится очевидным, что Бог — наше единственное спасение. Нахманид писал: "Когда община сталкивается с каким-нибудь грозным бедствием, заповедь для нас взывать к Богу молитвой и трублением в шофар, так как в тяжкие времена заповедь обязывает нас укреплять нашу веру в то, что Всевышний слышит наши молитвы и спасает от бедствий, когда мы молимся и взываем к Нему".

На самом деле, точки зрения Маймонида и Нахманида не противоречат друг другу. И тот, и другой считают, что молитва осмысленна лишь тогда, когда она возникает из ощущения цара (беды). Просто они по-разному понимают это слово. Маймонид воспринимает саму повседневную жизнь как постоянную экзистенциальную борьбу с несчастьями, вызывающими у восприимчивого человека чувство отчаяния, размышления о бессмысленности жизни, абсурдности происходящего, безрезультатности. Это устойчивое переживание цара, существующее постоянно. Слово цара несет в себе оттенок чего-то большего, чем давление внешних неурядиц; оно предполагает эмоциональное и интеллектуальное состояние, находясь в котором, человек воспринимает себя безнадежно запутавшимся в огромной безичной вселенной, одиноким, без малейшей надежды на спасение. И конечно, восклицание псалмопевца "Из тесноты воззвал я к Господу" (Псалмы 117:5) относится в большей степени к внутреннему состоянию подавленности и безысходности, чем к внешним обстоятельствам.

Именно из этого ощущения поражения и возникает молитва. В условиях комфорта и защищенности молитва становится парадоксом. Истинная молитва проистекает из одиночества, беспомощности и чувства зависимости. Таким образом, в отличие от Нахманида, который принимал во внимание только "внешний кризис", видимые всему обществу страдания — царот циббур, Маймонид все без исключения в жизни считал "глубинным личным кризисом" — царат яхид.

По Нахманиду, кризис вызывается внешними обстоятельствами и возникает независимо от самого человека. Он приходит откуда-то извне и, как правило, обрушивается совершенно неожиданно. Бедственное положение легко заметить невооруженным взглядом; мы видим его, чувствуем его, нас преследует беспокойство и душевная боль. Для того чтобы ощутить этот кризис, совсем не надо принадлежать к типу людей рефлексирующих, склонных к самоанализу или задумчивых; даже для самого прямолинейного человека этот кризис не пройдет незамеченным, будь то нищета, болезнь, голод, война или смерть. Несчастье налетает, как ураган; библейское предостережение, со всеми его угрозами самых страшных наказаний, в случае если Израиль нарушит данную им клятву, говорит как раз о кризисах такого рода. Он может обрушиться как на общину, так и на отдельного человека. Несчастье такого рода можно разделить с окружающими путем сопереживания и сочувствия.

Цара по Маймониду, в отличие от этого, представляет собой внутренний, личностный, скрытый и неопределенный кризис, который не так просто заметить; он различим только для думающего и чуткого человека, сознательно стремящегося настроиться на соответствующую волну. Его можно избежать, отвести в сторону, что и делают люди неглубокие. Однако есть и такие, которые стремятся к нему и принимают его с готовностью. Кризис этого типа нельзя приписать ограниченности, небрежности или некомпетентности человека, как это случается с "поверхностным кризисом".

Совершенно очевидно, что "глубинный кризис" неразрешим; это экзистенциальная реальность, непременное условие человеческого существования. Более остро его ощущают те, кто обладает большей пытливостью ума и живым воображением; чем более чуток и глубок человек, тем сильнее выражен кризис. Он коренится в самой сути человека, в его метафизических началах. Это кризис экзистенциальный, а не социальный, не политический и не экономический.

Тора призывает нас активно сопротивляться и по возмножности устранять поверхностный, внешний кризис. Несчастья бедности, болезней и войн истощают нас и наносят ущерб нашей духовной свободе. Тем не менее, переживание "глубинного кризиса" и погруженность в него поощряется Торой. Именно при этом человек по-настоящему постигает свое положение в мироздании и получает импульс, направляющий его к великим высотам духа.

"Внешний кризис" можно преодолеть; экзистенциальный кризис может быть уравновешен только молитвой.

Молитва-прошение: техина

Слово "тфила" (молитва) относится вообще к любой мольбе к Господу. Однако в рамках Галахи этим словом обозначается определенная "Главная молитва" Шмоне Эсре ("Восемнадцать Благословений"), состоящая из трех частей: 1) "Восхваление" — Шевах — три первых благословения; 2) "Просьба" (или "прошение") Техина — тринадцать (изначально двенадцать) центральных благословений; 3) "Благодарение" — Нодайа — выражение благодарности, наподобие того, как некто почтительно удаляется от своего господина — три последних благословения. Последовательность переходов от шевах к техина, а затем к Ьодайа осуществляется по образцу, подсказанному Торой. Маймонид описывает этот процесс следующим образом: "Молящийся сначала произносит свои восхваления Всевышнему, да будет Он благословен. Затем он умоляет о помощи в своих бедах, а потом воздает хвалу и благодарит Господа за то хорошее, что ему дано" (Мишне Тора, Гилхот Тфила 1:2).

Несмотря на то, что литургический текст составлен раввинами, он построен по образцу молитвы Моисея во Второзаконии (3:2). Ту же самую литургическую последовательность мы находим и в свадебных благословениях, и в Ьаллеле (Псалмах, которые читаются по Праздникам).

Основное содержание еврейской молитвы — в просьбе техина; восхваление и благодарение образуют просто пролог и эпилог. Слово техина подразумевает незаслуженную милость, нечто нам не полагающееся. Мы просим о чем-нибудь, никак не обосновывая наши притязания: это в высшей степени законно, но следует помнить, что это все — просьба о матанат хинам, о подарке.

Христианские мистики считали техина недостойной формой молитвы, чем-то вроде "ты мне, я тебе", своего рода торговлей или обменом, жертвой за компенсацию, молитвой, которая отражает собственнические интересы. В их теологии это всегда было трудным местом. Поначалу христианские молитвы ограничивались восхвалениями и благодарениями; даже в их основной молитве слово "хлеб" интерпретировалось как нечто, относящееся к духовной пище. В конце концов христианство включило-таки в молитву просьбы о материальных вещах, однако они остаются в тени; основные просьбы направлены на дары духовные.

Почему в иудаизме придается такое значение техина? Это связано с тем, что из всех эмоций мы выделяем в качестве основной компоненты молитвы одно конкретное чувство, а именно, чувство зависимости и беспомощности. Несмотря на то, что при этом могут сосуществовать и противоположные эмоции, такие как радость, печаль, благодарность, покорность, робость и т.д., превалирующим чувством в состоянии несчастья является чувство зависимости. В Псалме 121 мы читаем: "Поднимаю я глаза свои к горам (под горами здесь понимаются временно власть имущие, не оказывающие настоящей помощи). Откуда придет спасение мое? Мое спасение придет только от Господа".

Экзистенциальный кризис

Мы отдаем себе отчет в том, что жизнь каждого из нас началась не по нашей воле и окончится в свое время без нашего на то согласия. "Не по воле вашей вы родились, и не по воле вашей вы живете, и не по воле вашей вы умрете, и в будущем не по воле вашей вы будете отвечать за дела ваши перед Царем Царей, Святым, да будет Он благословен" (Пиркей Авот 4:22).

Нам не достает веры в оправданность нашего существования, и мы лишены онтологической точки опоры. Это метафизическое переживание, а не просто психологическое или рассудочное, хотя оно может проявляться на психологическом, социальном или политическом уровнях. Всепроникающая бессмысленность, бесцельность и абсурдность жизни много говорят интроспективному, тонко чувствующему человеку.

Это недовольство собой, своей внутренней значимостью, проявляется в чувстве скуки, основном недуге современного человека. Люди тратят миллионы для того, чтобы избавиться от скуки, забыть о своих заботах и о пустоте самого существования. Они испытывают отвращение к рутине и однообразию повседневной жизни, а ведь это естественные явления. Сама природа с ее восходами и закатами, регулярно чередующимися независимо ни от чего, с ее столь же регулярной сменой времен года полна циклических повторений. Историки, занимающиеся исследованием больших периодов, также выделяют в развитии народов повторяющиеся участки, так что понятие прогресса оказывается не более, чем иллюзией.

Говоря словами Экклезиаста: "Все суета... одно поколение уходит и приходит другое, а земля остается вовеки... все на свете приходит в негодность... то, что было, будет и вновь... и ничто не ново под солнцем". В отчаянии человек отправляется за тридевять земель в поисках новых ощущений и разнообразия; но все безрезультатно. Даже работа становится скучной и утомительной. Однообразие и монотонность всего жизненного опыта лишают нас радости жизни. Это "глубинный кризис".

Экклезиаст перечисляет свои попытки избавиться от этой экзистенциальной пустоты: путем удовольствий — "И сказал я в сердце своем: дай, испытаю я тебя веселием, и насладись добром" (2:1); путем постижения знания — "Потому что во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь" (1:18); через работу — "И возненавидел я весь труд мой..." (2:18); накоплением богатств — "Кто любит серебро, тот не насытится серебром" (5:9). Он ищет нового, но со временем оно бледнеет, и его потребность в новом оказывается неутоляемой; он погружается целиком в работу, надеясь, что когда он дойдет до вершины мастерства, его объемлет восторг. Но этого не происходит. Вместо этого он чувствует себя еще более обманутым и угнетенным.

Еще один конфликт: постоянство и переменчивость

В древнегреческой философии существуют разные мнения по поводу сущности бытия. Парменид является защитником тождества постоянства; мир современной науки можно назвать миром Парменида — устойчивый, постоянный, неизменный; мир наших мыслей, мир абстракций, также имеет дело с постоянными величинами. Гераклит описывал мир в вечном изменении, постоянно меняющийся, как водный поток. Непосредственно воспринимаемый нами мир (в отличие от постигаемого с помощью понятий) является Гераклитовым; это мир чувств: сюда входят цвет, запах, свет, все качественные признаки, все эстетические ощущения. В то время как познаваемый мир, мир науки, построенный с помощью абстракции, постоянен, тот мир, в контакте с которым существует наше сознание, — пульсирующий, дышащий, эстетический. Постоянный мир, созданный путем абстракции, есть некая параллель нашему чувственному, качественному миру. Тем самым возникает конфликт в личности человека, разрешение которого — в согласовании познавательно-постоянного с подвижно-эстетическим.

***

Выход из кризиса и возникающих во время него отчужденности, скуки и раздвоенности возможен только через молитву. Молитва-диалог включает в себя такие взаимоотношения с Богом, которые позволяют человеку снять экзистенциальную обеспокоенность и неудовлетворенность. В этом отношении молитва уникальна среди всех наших переживаний.